Башня Кои. Цинь Су. Отчёт

[cenizas_volcanicas]

У меня не было выбора между долгом и совестью. Скорее между долгом и сердцем.  Моя трактовка именно этого персонажа в том, что сердце для неё – очень важно. Девочка – цветок, не из роскошного сада, а горная роза-шиповник. Смелость определённого толка есть, своеобразный моральный компас есть, чувства по душе мчатся штормом, а вот сил и ума заметно не хватает. Она может взбунтоваться и в каких-то вещах пойти против традиций, устоев, воли старших – до определённого предела и только в очень важных для неё самой вопросах. Но преодолеть все возникшие из-за этого сложности – нет, не способна. Не боец.


Я с детства любила Ланьлин – за яркую жизнь, такую непохожую на наш тихий быт. Нет, дома тоже есть много важного мне и дорогого. Но по-настоящему интересно бывает только здесь. Как будто  стремительный вихрь впечатлений, переживаний, новых знаний подхватывает, а я даже не успеваю всё перечувствовать и рассмотреть. Разбираться в себе приходится уже по возвращении – вдумчиво и бережно перебирать воспоминания, находить всем причины и место в собственной судьбе.
В этот раз получилось так же. Мы с матушкой давно не были нигде, и я ощущаю себя немного оглушённой. Столько людей, столько старых и новых знакомых. Праздник. Гости. Те, кого встретить я надеялась все эти долгие дни. Те, кого увидеть вовсе не ожидала.
Среди прибывших из Облачных Глубин я замечаю Лань Шуньчжи. Мы давно не виделись, я рада подруге. Смелая, яркая, такая удивительно красивая, она похожа на весну,  что бывает в горах: холод снега и ручьёв, нежность первых цветов и сила сурового края. Потом мы обязательно поговорим – обо всём, что происходило с нами за это время.
Делегация Нэ: смутно знакомые лица. Кого-то я встречала уже, с кем-то наши пути не пересекались. Особого интереса к этим гостям у меня нет, разве что вспоминаю, как мне рассказывали, что самые безопасные места не в Ланьлине, а в Цинхэ. Вспомнить, кто это мне говорил так убеждённо, у меня не получается.
Глава Цзян, разумеется, тоже не мог не появиться на празднике в честь племянника. Признаться, на них с сестрой я всегда смотрю с лёгкой завистью. Не повезло мне, небеса не послали матери и отцу более детей, а я всегда мечтала, чтобы у меня были братья и сёстры. Моя привязанность к Цзысюаню и Цзысюню из этого желания выросла, теперь я это знаю.
Цзысюнь всё ещё болеет, я заходила к нему, да что-то плохое самочувствие сделало его характер ещё невыносимее. А я хотела помириться.
Цзысюань, его супруга с их чудесным малышом, разумеется, рядом с Главой Ордена, Цзинь Гуаньшанем…
«Себе-то не ври. По сторонам ты смотришь мельком, прячешься за веером и нарочитым любопытством».
Я рада тому, что я здесь. В этой суете, в золотом сиянии Башни Кои, среди непонятных дел и не имеющих ко мне ни малейшего отношения разговоров. Я останусь здесь столько, сколько будет возможно, даже понимая, что матушке спокойнее в Лаолин Цинь. Я придумаю, как её уговорить задержаться. У меня к тому веская причина. Правда, из тех, что не всегда и назовёшь кому-то другому.
Потому что бывает, когда одна встреча – случайная, такая, какой в твоей жизни и не должно было быть, переворачивает душу. И тогда слепит осознанием, что судьба – она действительно существует, и не люди её писали. И ничего ты больше не можешь изменить, только нестись куда-то влекомая потоком. Самым правильным на свете. 
До этого жизнь казалась прозрачной, как вода в ручьях Лаолин. Никаких тайн, никаких чувств, которые выходили за рамки допустимого. А потом – ни отцу, ни старой няне нельзя ничего объяснить. Потому что то, что для тебя яснее солнечного дня, никто не поймёт.
И второй встречи тоже быть не может. Никак. Никогда. Но ты всё равно веришь и ждёшь. Иначе всё становится совсем бессмысленным. Совсем всё.
А потом вы оба здесь, сталкиваетесь за повседневными заботами по несколько раз в день. Можно улыбаться, можно сказать что-то неловкое и бессмысленное, можно ловить случайные взгляды, которых так много, что сокровищница сердца должна бы уже переполниться. Вот только она бездонна.
Матушка за мной наблюдает. От неё не ускользнут даже те несколько слов, которыми мы перемолвились. 
- А-Су, ты слишком много внимания уделяешь этому без сомнений достойному молодому человеку. Я бы хотела, чтобы ты общалась с кем-то ещё.
Да где же много? Всё в рамках приличий, самый строгий их ревнитель не найдёт к чему придраться. Ни к чему не обязывающий разговор у всех на виду. А если бы и наедине! Можно подумать, что у меня хватило бы смелости не то, что разговаривать, а и глаза поднять. Воспитание сильнее любых порывов, любых желаний. Улыбаться и произносить ничего не значащие слова, даже если сердце заходится бешеным бегом, а ум изнемогает от вопросов, которые никогда нельзя задать вслух.
«А вы? Вы думали обо мне? Вы рады, что я в Ланьлине снова? Если я прямо сейчас скажу, что я вижу только вас во всей этой торжественной суете, а потом вспоминаю любую мелочь, отшатнётесь ли вы от меня тотчас же? Или – нет?».
За этим всем я пропускаю что-то важное. Кто явился на праздник? Вэй Усянь? Я слышала, конечно. И хорошего, и дурного – достаточно. Тёмное заклинательство это, кажется, очень плохо? И помогать врагам из Ордена Вэнь, наверное, тоже не стоило. Но это уже не имеет значения, теперь война закончилась и наступило время для других, более нужных вещей. Ведь так? И отчего бы брату не приходить на праздник сестры? Тем более, что его пригласил Цзинь Цзысюань, который точно знает, что делает.
Я нахожу Лань Шуньчжи и знакомлюсь с совсем юным учеником из Ордена Цзян, который с ней разговаривает. Но ничего рассказать друг другу мы толком не успеваем – меня находит матушка.
Приятного молодого человека, с которым она меня знакомит, зовут Нэ Хуайсан. На самом деле, мы уже встречались когда-то давно, но я и сама-то о том помню смутно, а матушка и не знала. Брат Главы Нэ умеет вести беседы об интересных вещах, не пытаясь быть навязчивым, но и не позволяя мне почувствовать себя лишней и скучной собеседницей. Живопись, стихи, путешествия – то, чего так не хватало в военное время. То, что обрело особенный смысл теперь. Я хотела бы, чтоб мои дни были посвящены искусству. Хотела бы узнавать людей, наделённых даром отображать красоту мира, учиться у них и помогать им во всём. Вот этого ещё не мне не хватает в Лаолин Цинь. Изысканности и утончённости. С младшим господином Нэ мы вспоминаем  обучение в Облачных Глубинах, неповторимую красоту тех мест. Я даже на миг очень хочу вернуться туда – ненадолго, сравнить полудетские воспоминания и впечатление, которое получу теперь. Да и просто – приятно говорить с человеком, который никуда не спешит и рядом с которым я не чувствую собственной неуместности, отвлекая от по-настоящему значимых дел.
- Вы когда-нибудь видели море? А я бы хотела посмотреть…
- Вот веер, видите, какая роспись…
Потом происходит нечто, вовсе неожиданное и пугающее. 
В самое безопасное место в мире проникает нечто тёмное, страшное, злое. Откуда? Как? Тварь, одержимая желанием убивать – здесь в сердце Ланьлина?
Всё заканчивается быстро, я не успеваю даже толком испугаться. Матушка, впрочем, обо мне беспокоится. Но она это делает всегда, порой замечая даже то, о чём и подозревать не должна. Когда-то более всего на свете мне хотелось уберечь её от этих волнений. Теперь… вынуждена признать, что я очень дурная дочь, и мысли мои стремятся далеко от дома и семьи. Почти всегда. 
Но сейчас речь не обо мне.
Кто же допустил тьму на этот светлый праздник?
Господин Су и, кажется, кто-то ещё обвиняют господина Вэя. И так уверенно звучат эти подозрения: и верно, есть ли другие столь известные тёмные заклинатели? Но я не верю. Всё, что люди делают так или иначе, они же делают со смыслом? Кто-то хочет власти, кто-то мести, кто-то славы. Не все эти желания достойны, но они понятны и объяснимы. Принести хаос и опасность на праздник в честь собственного племянника? Это деяние лишено каких-либо выгод вовсе. Я не думаю, что любящий брат стал доставлять бы столько тревог своей сестре.
Зачем-то я спешу высказать эти свои мысли Цзян Яньли, хоть никто моим мнением не интересовался. И как-то так получается, что мы говорим о прошедшей войне, о том, как много было жестоких потерь, как дороги нам те близкие, что у нас ещё остаются. У меня никто из близких не погиб, не только родные, но даже те, кого я хорошо знала, уцелели. Это заставляет меня чувствовать себя странно – будто всё в моей жизни несерьёзно, все мои переживания немного игра. Очень неправильное ощущение. Цзян Яньли быстро это замечает – проницательность её острее, чем у моей матушки. Она как-то очень быстро увлекает меня разговором на сложные темы и так хорошо объясняет запутанное, понимает невысказанное. Эта особенная мудрость нравится мне. Нужно было ближе познакомиться с женой Цзинь Цзысюаня раньше, думаю я.
Остальное моё время занимает какая-то суета, заботы о чём-то нужном и земном, но запоминать это не получается и незачем. Я бездумно выполняю какие-то просьбы и поручения и выныриваю из омута грёз только ради стихотворного турнира. 
Поэзию я люблю. Читать, пытаться уловить настроение того, кто сложил строки, будто окунуться в чей-то чужой мир. И так тревожно бывает, если слова этого незнакомца в точности совпадают с тем, что хотелось бы высказать самой.
Я и сама пытаюсь писать. Вот только на турнире это отчего-то выходит так беспомощно, что мне почти стыдно за свои корявые попытки хоть как-то следовать за слогом древних авторов.
Тем более, когда читать всё это будет единственный человек, чьё мнение может иметь значение.
А он не просто читает, он ещё и каким-то образом угадывает, какие именно строчки принадлежат мне. Неужели всё настолько плохо?
На самом деле, всё ещё хуже, и я сижу, заливаясь краской, и все сколько-нибудь удачные образы вовсе вылетают из моей бедной головы, а потому продолжать, кажется, нет никакого смысла…
Вскоре турнир прерывают. Мне немного жаль: не столько хотелось узнать победителя, сколько послушать стихи участников.
- Что случилось? – спрашиваю я у Лань Шуньчжи, потому как самой мне непонятно ничего.
Она рассказывает, что под личиной целителя Бо Хэшена, оказывается, скрывался один из клана Вэнь. Вот только ей сложно поверить в такое, ведь целитель Бо Хэшен когда-то помог ей самой. Я советую рассказать обо всём Цзысюаню, но сама ничего для неё сделать не могу. Да и всё это, как обычно, мало меня касается.
А что меня касается? Быть примерной дочерью, заботиться о матушке и доме, слушать наставления отца и других старших. Так просто.
Матушка заводит всё те же разговоры, что и всегда: где я была, что делала, с кем говорила, а вот молодой господин Нэ? Мне же было интересно с ним? А почему бы мне не обсудить с этим достойным заклинателем стихи ещё раз? Или живопись. Или что-нибудь. Ночная охота? К чему мне Ночная охота?
И всё это было уже много раз, и наскучило смертельно. Я знаю, куда она клонит. Куда положено.  И она совершенно права, как всегда – со своей стороны. И я понимаю её мысли, и её тревоги, и даже отвечаю что-то, что может быть ей приятно. Потому что в этот раз всё вполне безопасно – молодой господин Нэ не интересовался девой Цинь ни в каких смыслах. Мы просто мило беседовали. Возможно, действительно стоит делать так чаще – пусть матушкино сердце успокоится.
Потом мне удаётся-таки ускользнуть от бдительной опеки и даже найти укромный уголок. Чтобы делать – что? Слагать стихи. Как-то обидно, что мои скромные таланты оставили меня в такой неподходящий момент. Нужно вспомнить. А для этого хорошо бы, чтобы не было ни души вокруг, чтобы сбросить кокон церемоний и недомолвок. Почувствовать. Подумать. Откровенно и честно – так, как никогда не осмелишься при другом человеке.
Получается у меня плохо, к тому же уголок оказывается не таким уж скрытым от глаз. То и дело кто-то проходит мимо, иногда заговаривая со мной, но непременно с поклонами. Это сбивает, и я не выдерживаю, решаю сбежать в беседку. Пусть ночь, опасно и за рамками приличий. Дома меня бы такое не остановило.
То, что по пути я встречаю Цзинь Гуаньяо, видится мне немного насмешкой судьбы. Потому что вот именно в этом настроении у меня опять взгляд на него поднять смелости не хватает. А жаль. Мог бы быть ещё один разговор – к уже собранным мной сокровищам.
Я сбегаю в беседку – к ночи и холодному ветру – и долго ищу в сумочке лист с незаконченным стихотворением. Там всё было не так безнадёжно… Или так? Я почему-то даже не помню, что только что написала, вымучила, вздрагивая от каждого шороха. Листка нет. Выронила по дороге? Надо теперь пойти посмотреть. Наверное. Найдёт ещё кто-то.
Меня находят раньше. Было б кому охота искать…
«Вы? Здесь, сейчас, со мной?».
Ну и о чём с ним разговаривать? Не о том же, о чём хочется, в самом деле! Хотя ветер  ночь, и никого вокруг, кто бы подслушал все глупости, что вертятся у меня на языке. 
«Вы в моих мыслях с той самой первой встречи. Ничего важнее у Цинь Су не было и не будет».
Но беседуем мы о стихах.
- Как вы узнали… что это я написала те строчки на турнире?
Цзинь Гуаньяо улыбается.
- Это просто. Это сразу можно увидеть.
Разумеется! В сравнении с настоящими поэтами и безмерно одарёнными талантами заклинателями стихи одной глупой девы не могу не бросаться в глаза! И пусть, думаю я. Вы мне ещё раз вот так улыбнитесь, а я скажу или напишу ещё какую-нибудь нелепость. 
Например, о том, что всё, что я сочиняю, оно не предназначено для того, чтобы кто-то читал. Не только потому, что не совершенно. А потому что поэт, когда берётся за кисть, думает о том, что он хотел бы сказать этому миру, выразить. Он ведёт диалог, пусть и не услышит ответов собеседника. То же, что выплескиваю на бумагу я – всего лишь неостывшие мысли и чувства. Из таких, о которых никому не говорят. Не для того, чтобы ими поделиться с кем-то, а потому что невозможно удерживать в себе. И – нет, вам я их тоже читать не буду. Не потому что не хотела бы, а потому что после этого вы, должно быть, даже разговаривать со мной перестанете, если узнаете вот прям всё, что я думаю в этой своей голове… Или – нет?
Что вы вообще делаете здесь? Разве у вас нет нужных и срочных дел, где-то там, где все серьёзные и важные? Что вы забыли здесь на этом ветру, со мной?
И как-то неловко, что он тратит время на меня. И ведь устал наверняка, разгребая все проблемы этого сложного дня. И холодно здесь. И надо бы поклониться да и уйти к матушке – прилично и достойно.
Да только я не хочу. Так.
А чего же я хочу? Себе самой признаться духу-то хватит?
То, чего не бывает, хочет эта размечтавшаяся дева. Чтобы она была важна, не меньше, чем всё вон то, что вы сейчас отложили ненадолго. Ещё – быть немного умнее и суметь быть вам полезной – там. Но для этого я уж точно не подхожу. 
И я зачем-то говорю, говорю… Про Лаолин и как мы с матушкой жили там. Про то, что хочу как можно дольше оставаться здесь, несмотря на то, что слишком много людей и событий мне сейчас непривычно.  Но здесь те, о ком я думаю, о ком волнуюсь – неважно рядом ли мы находимся, или разлучены тысячами ли.
- Я волновалась и о вас тоже, - говорю напоследок и просто сбегаю. Довольно мёрзнуть.
Спать я всё же не иду, а долго и упрямо ищу свой потерянный черновик. Не нахожу, разумеется. 
(У него случается своя забавная история, как часто бывает у моих записей на играх, но я об этом узнаю уже сильно позже. На игре пришлось писать другие стихи. Может, и к лучшему).
- Вэнь Шигэ его звали, - рассказывает мне утром Лань Шуньчжи. – Этого человека, который притворился знаменитым целителем. А теперь Чифэн-цзюнь его казнил, и мы ничего точно не узнаем…
- Вэнь Шигэ? А я ведь… я ведь тоже его встречала! Когда была в плену!
(Моё умение обо всём узнавать, когда уже поздняк, оставим без комментариев).
- Ты была в плену? – удивляется Лань Шуньчжи.
И я, конечно, рассказываю обо всём, запинаясь от волнения, путая порядок событий, и немного лукавлю, но всё же… Мне давно хотелось всё это высказать уже – кому-то, кто просто выслушает и поймёт, а не будет в каждом моём слове искать повод для нравоучений. Я люблю отца и безмерно уважаю, но объяснений, где и что я сделала не так, мне тогда на всю оставшуюся жизнь хватило! А Шуньчжи просто спрашивает, если чего-то не понимает из моих сбивчивых воспоминаний. Ей интересно, и она не пытается меня в чём бы то ни было уличить. Про то, как я отправилась с отцом, чтобы помогать целителям. Про то, как попалась врагам, как меня о чём-то спрашивал этот Вэнь Шигэ, а я даже лица его не запомнила от страха. И, разумеется, особенно мне хочется говорить о своём спасении – и спасителе. Я давно привыкла не называть в этой истории его имя и поступаю так вновь.
- Ты до сих пор не знаешь, кто это был? – спрашивает Шуньчжи.
- Нет, знаю, знаю, - спешу заверить я. – Он здесь, в Башне Кои. Просто тогда было нельзя, это была тайна. А теперь-то наверняка можно…
- Тот странствующий заклинатель? Который известный гадатель, да? Он и тебе помог? – шёпотом интересуется Шуньчжи.
- Нет-нет, - спешу возразить я. Какой ещё гадатель, что за вздор? Теперь ведь можно сказать правду. – Цзинь Гуаньяо.
- Вот как? А он что там делал?
Вот этого я не знаю. Да и какое это имеет значение? Теперь-то все знают, как много он совершил для победы в той войне. И я не встречала человека отважнее, и благороднее, и прекраснее, и… Что-то не то я сказала явно. Судя по лицу подруги, наболтала лишнего. Но она великодушна и не станет мне на это указывать.
На Ночную охоту я собираюсь вместе со всеми. Матушка с этим даже как-то смиряется, только велит держаться возле неё. Делать мне среди соревнующихся в доблести и умениях заклинателей совершенно нечего, и разумнее было бы остаться вместе с Цзян Яньли в башне Кои.
Но я иду смотреть цветы и трогать воду в горной речке. Это тоже смысл, если задуматься. А если мой взгляд и выхватывает из толпы знакомый силуэт, то это случайность, не более.
Заклинатели охотятся. Глава Лань вместе с матушкой помогают тем, кому не повезло быть раненным нежитью. Лань Шуньчжи охраняет их.
Я могу заниматься ровно тем, чем собиралась – любоваться цветами, умыться в холодной и такой настоящей, живой воде. Я сказала неправду вчера. Я всё же скучаю по дому. По открытости и простоте. Но это не значит, что я не смогу привыкнуть жить иначе. Было бы зачем привыкать. Для кого.
Когда на меня нападает неведомое существо, я стою у ручья и бежать мне некуда. К счастью, Цзысюнь оказывается рядом вовремя, я не получаю ни царапины. Надо будет его потом не только поблагодарить за спасение, но и нормально помириться. Пока мы добираемся до какой-то деревни, его успевают сильно ранить, и я действительно пугаюсь. Но Цзэу-цзюнь – искусный целитель, а потому страх быстро отступает. Какое-то время я сижу рядом с Цзысюнем, а когда ему становится лучше, спускаюсь к реке.
В деревне этой тоже не всё ладно – её жителей настигло какое-то проклятье, из-за которого они лишились зрения. Я с трудом могу себе представить, как могла бы жить, случись со мной такое. А ведь этим крестьянам нужно ещё и возделывать землю, чтобы прокормить себя. Ужасно, что такие вещи происходят теперь, когда война осталась в прошлом.
Я иду по берегу, переступая по крупным камням. Слушаю, как журчит, змеясь между ними, стремительный поток.
Говорят, там, дальше за деревней, видели дракона. Глава Цзинь и многие другие поспешили туда – встретиться с древним чудом. А я упрямо осталась. Здесь, с этой вот полянкой, рекой, тишиной. И не нужен мне никто в эти мгновения.
Глава Лань тоже спускается к берегу, наклоняется, чтобы сорвать цветы.
- Их нельзя срывать, - объясняю я. – Они редкие, их здесь берегут.
- Я хотел подарить их деве Цинь, - говорит Лань Сичень.
Я качаю головой.
- Не стоит. Я всё равно не смогла бы их принять.
- Дева Цинь не любит сорванные цветы?
- Не эти. Может быть, те, что специально вырастили в саду. Или которых так много, что можно незаметно сорвать один. Но даже такие куда прекраснее, когда их целая поляна в лесу, чем один в руках. Мне нравится любоваться ими, когда они растут.
Ну вот, опять наболтала всего подряд с умным видом. Что Цзэу-цзюнь обо мне подумает? Он, правда, ничего не сказал, но…
Хорошо, что вовремя появился Глава Цзинь, дав мне возможность поклониться и ускользнуть побыстрее.
Матушка занята делами, Шуньчжи ранена и господин Су уносит её в Башню Кои на своём мече. Я снова предоставлена сама себе. Переживаю – но немного. Устала – но слегка. Как-то всё удивительно просто в жизни этой девы.
- Дева Цинь позволит сопроводить её в Башню Кои?
- С радостью.
Дева Цинь с этой самой радостью пойдёт за вами куда угодно, даже не спрашивая ни о чём. Потому что сам путь будет важнее, чем то, куда он приведёт.
- Нет, - объясняю, - дракона я не видела. Конечно, мне было интересно. Но… понимаете, это же чудо, да? Древнее существо, у которого свои заботы. Не хотелось бы отвлекать его из-за праздного любопытства, а никаких дел у меня к нему не было.
- Я тоже ничего у него не спросил, - говорит Цзинь Гуаньяо. – По другой причине. Но там очень красиво. Может быть, дева Цинь хотела бы там побывать вместе со мной. Просто посмотреть на водопад.
Я соглашаюсь – быть может, поспешно, но я и так уже решила, что придумаю, как остаться в Ланьлине и после празднеств. Значит – смогу.
И – быть может – я сейчас не слишком самонадеянно радуюсь. Потому что вижу – интерес к моим мыслям и чувствам, участие, заботу. Я сама своё неравнодушие выражаю куда менее явно. Я умею или совсем прямо сказать, или воздвигнуть из девичьей скромности и приличий крепостную стену до небес. Не подберёшься.
Но взгляд Цзинь Гуаньяо, обращённый ко мне, не был отстранённо вежливым. В этом я теперь уверена. Говорят, что лишь влюблённая дева способна различить тысячи оттенков в случайно брошенном взгляде, придумать тысячи объяснений каждому слову и поступку. Умалчивают лишь о том, как часто дева оказывается совершенно права в своих догадках.
И быть может… Я решительно останавливаю поток мыслей, бурных, как весенняя река, вырвавшаяся из подо льда…
Возвращаемся.
Матушка о чём-то долго беседует с Главой Цзинь, потом они зовут меня. Они хотят знать, что я думаю… 
Что?
Подобной бессмыслицы я не слышала давно.
- Я безмерно ценю суждения Главы и ваши, матушка, но Лань Сичень никогда не выказывал к деве Цинь ни малейшего интереса. Ничего кроме обычных разговоров о цветах и погоде. Глава Ордена Лань, несомненно благороднейший заклинатель, и не может не вызывать у Цинь Су никаких других чувств кроме уважения и восхищения его талантами. Она же волнует его не больше, чем все прочие, кого он стремится оберегать и защищать. Где уж недостойной деве обратить на себя подобное внимание. Глава Цзинь ошибается, матушка. И – нет, я совершенно не хочу стать супругой главы одного из великих орденов. Это не для меня.
Нанизываю слова – как бусины на нить. И сама в ней запутываюсь, как в паутине. 
Потому что – похоже на правду.
Нет, не то, что Цзэу-цзюнь действительно видел в Цинь Су подходящую для себя супругу. С чего бы ему вдруг?
А вот Глава Цзинь – вполне мог усмотреть в этом какую-то выгоду. Он мог. Матушка же и вовсе от такой мысли покой потеряет. Ей не может не понравиться подобный исход. Цзинь Гуаньяо она не любит особенно, пусть никогда и не говорит, почему. Хотя я-то знаю, все знают. Горькое понимание, что близкий мне человек может так думать и чувствовать, сильно отравило наши с ней отношения. Подорвало доверие.
Но – нет, нет и нет. Никаким их планам не суждено сбыться. Просто не получится. Если даже им как-то удастся уговорить Лань Сиченя на подобную глупость… Если. Так-то стоит признать, что брак с дочерью Главы Лаолин Цинь – это хороший выбор. Союз с Ланьлин Цзинь. Поддержка моего отца – военачальника, которого уважают и за пределами наших земель. Не то, чтобы Цзэу-цзюнь в чём-то из этого нуждался, но… Рано или поздно Главе клана нужна супруга, дева Цинь – не худшее решение. Легенды о моей красоте и талантах не складывают, но и дурного никто никогда не скажет. К тому же мы не раз виделись, я вызываю у него по крайней мере симпатию. Это может убедить…
Я злюсь ужасно. Давно не чувствовала такой ярости. Скорее бы приехал отец. Ему я смогу объяснить… А что именно? Это немножечко охлаждает мои мысли. Отец меня любит, я его единственное дитя, но как любой отец он давно свыкся с тем, что рано или поздно я уйду из его дома. Будет ли он прислушиваться к моим воображаемым надеждам или попросту порадуется, что Глава Цзинь нашёл такой достойный, вызывающий доверие союз для одной взбалмошной девы? Ох, сложно.
С такими чувствами я иду к знаменитому гадателю, который так удачно прибыл на торжество.
- Ну, какие вопросы, могут волновать юную деву? – нервно вертя в руках веер, говорю.
Господин Линь отвечает улыбкой. Я смешна? О, я об этом знаю. Ну и пусть.
Результат гадания мне не нравится. Ждать? Ничего не менять? Всё как-то решится само? Это я прекрасно умею, только этим всю жизнь занимаюсь. А вот, может, хотелось иначе. Знать, куда шагнуть – или прыгнуть. Пока на это хватает бури в душе.
Но господина Линя я всё равно благодарю, пусть и жалею, что обратилась. 
После ещё и матушку встречаю. Вместе с ещё одним разговором о природе супружеских уз и дочернего долга. 
Утешает то, что Главу Лань обо всех этих планах в известность вроде бы как не ставили. Уверена, он найдёт благовидный и бесспорный способ объяснить, почему это преждевременно и не нужно. Если захочет.
А если не захочет, мрачно думаю я, я просто в который раз переступлю границы приличий и расскажу правду.
Какую правду?
«Простите, Цзэу-цзюнь, эта дева была столь неосмотрительна и безрассудна, что подарила своё глупое сердце одному человеку. Просто оттого, что он бы всегда добр к ней. И ещё оттого, что лучше него нет никого в этом мире. Да вы и сами знаете про его ум, отвагу, стойкость  - не хуже меня знаете. Потому что он ваш побратим».
Только чего я добьюсь такими откровениями? Откажется от меня Лань Сичень? Разве Глава Цзинь не подыщет кого-то ещё? Быть может, матушка права, и другого пути у меня быть не может, как не было ни у кого, никогда. Никто не выбирает сердце и свои желания. Те, кто так поступил, либо погибли сами, либо стали причиной больших бед для всех своих близких. Так мне рассказывали, так учили.
- Дева Цинь позволит нарушить её одиночество?
Младший господин Нэ. Его общество приятно и не требует от меня ничего. Так просто: стихи, искусство, путешествия, улыбки. Почему всегда не может быть вот так?
Я даже умудряюсь написать другое стихотворение, вместо потерянного. От всего этого становится чуть легче.
А потом мы пьём чай с Цзян Яньли. И говорим о цветах, шелках и путешествиях. О праздниках в Пристани Лотоса. О лесах в Лаолин Цинь. В мире столько красоты, столько того, что хотелось бы увидеть, почувствовать. И ценность всякого момента возрастает неизмеримо, если есть с кем его разделить. С другом. С братом. С возлюбленным. Это тоже часть жизни, её нельзя изъять по одному лишь желанию или приказу. Это важно.
Мне нравится мечтать о поездке в Юньмэн. Все эти озёра, лотосы, иные нравы, люди – всё пока незнакомое, но будоражит любопытство.
- Вот вы и снова улыбаетесь, - замечает Цзян Яньли. – Делайте это чаще, вам очень идёт.
Настроение моё и в самом деле меняется быстрее, чем погода.
Цзинь Гуаньяо находит меня немного позже, у пруда.
- Я говорил с отцом и с вашей матушкой. Они не желают нашего брака. Отец дал понять, что может передумать, если я поспособствую его собственной свадьбе с девой Лань. Но этому есть серьёзное препятствие, дева Лань не может стать супругой Главы Ордена Цзинь. 
- Вы что сделали? – дыхание как-то странно перехватывает. – Нашего брака? Вы хотите сказать, что вы сами этого хотели?
- А вы разве не знали?
Знала? Догадывалась, что это возможно. Но не верила – слишком много препятствий, слишком мало стоящих причин. Просто доброго отношения и заботы недостаточно, чтобы всё это преодолевать.
И я бормочу что-то сумбурное, пытаясь высказать всё сразу – всё, что на сердце, все мысли и чувства облечь в слова, что спрашивать, что-то обещать сделать. Слов для всего этого не хватает, а в груди разворачивает крылья огненная птица – боль и счастье одновременно. И чтобы ни было дальше, со мной навсегда останется этот украденный у важных дел, других людей, всего серьёзного мира разговор.
Просто не отпускай мои руки. Хотя бы ещё немного.
Если мы живём не для того, чтобы быть вместе с теми, кто нам по-настоящему дорог, то ради чего тогда?
Матушку я найду способ убедить. Придумаю. Чуть-чуть слукавив, заставлю принять неизбежное. У меня ещё отец есть, решать – ему. Я дождусь его в Башне Кои. Напишу в письме так, чтобы он обязательно понял. 
Но против воли Главы Цзинь отец не пойдёт никогда.
После стремительного взлёта душа обрушивается в чёрную пучину отчаяния. А потом снова взмывает к небесам: я люблю, он меня любит, жизнь продолжается и что-нибудь произойдёт. Господин Линь разве не это мне нагадал? Что не мои попытки действовать сейчас могут что-то изменить, что нужно было ждать…
Сложно оставаться спокойной, сложно держать всё, что чувствуешь при себе.
Я встречаю Лань Шуньчжи. С подругой легко и весело, пусть и у меня, и у неё достаточно есть поводов для тревог. Мне почему-то немыслимо даже представить её, такую юную, светлую, супругой нашего Главы. Хочется, чтобы у ней была другая судьба. Хотя, не скрою, в тот миг, когда она говорит, что этот брак не так уж ей не желанен, сердце моё замирает в надежде. Что если…
Но нет. Лань Шуньчжи никогда не свяжет себя подобными узами. Её собственная природа, суть её внутренней силы таковы, что ей нужно учиться в Цинхэ Нэ. А, может, и остаться в этом Ордене насовсем. Она делится своими мыслями и чаяниями. Я желаю ей счастья всей душой.
И, разумеется, я не выдерживаю, говорю о себе. Мне и хотелось бы хранить свои тайны от нескромных взглядов, но… слишком просто заметить мои чувства, мои невысказанные переживания. Дева Лань угадывает все мои секреты быстро, а после даёт совет – обратиться за помощью к Цзысюаню и его супруге. Она верит, что глава Цзинь прислушается к их словам.
И так всё это по-настоящему. Такое живое. Эти разговоры. Смех. То, как мы прятались за углом от слишком настойчиво жаждущих внимания девы Лань всех И, кажется, что впереди ещё много хорошего, важного, нашего, вся эта жизнь, полная прекрасных и удивительных вещей.
С этим всем на сердце встречаю сначала матушку: 
- Ты чему-то рада, А-Су?
- Эта недостойная дочь провела чудесное время с подругой, - отвечаю я чистейшую правду.
После меня приглашает к себе Цзинь Цзысюань. Я прошу об откровенной беседе и даже не пытаюсь что-либо утаивать. Не с ним. Не теперь. Мне нужна его помощь, а потому я должна быть смелой, ведь так? Я и так слишком долго молчала, слишком мало верила своему сердцу и своей судьбе. А Цзысюань рассказывает, что вряд ли сумеет замолвить за нас слово перед отцом, он и так сейчас вызвал его неудовольствие. И так сложно это понять: все поступки и решения, смелость и благородство наследника Цзинь были очевидны даже мне, далёкой от серьёзных дел. 
И всё же светлый получается разговор. Тревожный, но будто весь пронизанный золотыми солнечными лучами. Я даже решаю показать стихи, которые писала в минуту самых тяжёлых мыслей.
- Я думаю, они нас слышат, - говорит Цзысюань.
- Когда я это писала, мне казалось, что нет. Теперь мои чувства изменились.
Приходит Цзян Яньли. И как-то быстро и легко она предлагает не решение, но немалый шаг в его сторону. Пусть матушка возвращается в Лаолин Цинь без меня. А я останусь гостьей Цзян Яньли. Это пристойно и не вызывает никаких лишних вопросов. И у нас будет время что-то придумать и предпринять. И видеть друг друга. Говорить. И кто знает…
Матушка соглашается легко. Сначала спрашивает настороженно: а правдивая ли это причина мне задержаться здесь? И я рассказываю о дружбе с Цзян Яньли, о том, что она приглашала меня побывать и в Пристани Лотоса тоже, о том, как интересен мир вокруг и мне хочется его узнавать. И это всё очень важные причины. Просто ни одна из них не единственная и не главная.
А вот Глава Цзинь как всегда не спешит принимать решения, даже несмотря на то, что судьба девы Цинь и её путешествия никоим образом не являются делами государственного значения. Я уверена, что моего присутствия или отсутствия никто бы и не заметил. Но Цзян Яньли сумеет убедить Главу, я уверена. Я занята своими мыслями, я совсем не замечаю ничего вокруг. Мне вполне достаточно собственных метаний от ожидания счастья до совершенного неверия в его возможность. Найти Цзинь Гуаньяо, рассказать о том, что мы придумали. И о будущей поездке в Юньмэн – непременно. Озёра и лотосы. Очень пристойная тема беседы в любом обществе. А возможность просто перемолвиться парой слов, поймать взгляд, улыбку… Разве не это самое сокровенное?
И всё, что происходит потом, для меня возникает из ниоткуда. Кто все эти люди? Что им нужно? Почему столько ненависти и боли? Это напоминает кошмарный сон, в реальность которого я не верю. Я не знаю, из-за чего всё начинается, всё сливается в общую неразбериху, которую мне просто хочется убрать из мира. Она неправильная, ненужная, ненастоящая. Матушка пытается оставить меня в здании, но я всё равно проскальзываю в толпу. Мне отчего-то совсем не страшно, даже когда вижу существ, что приходят по зову господина Вэй. В глубине души я уверена, что со мной ничего плохого не случится.
Уже через мгновение меня охватывает дрожь при мысли о том, что плохое может произойти с кем-то другим, кто мне дорог. Так уже было когда-то. Мнимое чувство защищённости оборачивается страхом за тех, кто защищает. Потому что неуязвимых нет. Даже среди тех, кто сильнее и умнее меня.
Вэй Усянь говорит, кричит какие-то слова, которые должны объяснять происходящее. Я не понимаю, но, наверное, я и не должна понимать. Не ко мне они обращены. 
Я ищу взглядом Цзинь Гуаньяо, потом – Цзян Яньли. Цзысюаня искать не нужно – он там, в самом сердце происходящего, пытается что-то сделать, исправить…
Можно ли вообще что-то исправить в этом мире? Или он так устроен, что всё оборачивается новыми бедами и болью?
Когда вокруг беснуется нечисть, я отступаю куда-то за спину Чифэн-цзюня, понимая, что более безопасного места здесь сейчас нет. Там, где проходит Глава Нэ, тварям остаётся мало шансов.
Ранят Яньли, и я помогаю ей добраться до укрытия и целителей. Раненых много, много суеты. Я стараюсь помогать – насколько хватает сил.
Я думала, что сильнее испугаться я уже не могу. Когда упала Цзян Яньли – прямо там, в толпе.
Но вот здесь израненный Цзысюань, и от ужаса у меня холодеют руки. Цзэу-цзюнь говорит, он будет жить, велит мне взять нужные травы, что-то делать…
Это совсем не так, как если бы я просто помогала раненым во время войны. За них переживалось как-то отстранённо. Как в тумане я сижу рядом и держу Цзысюаня за руку. Потому что мне кажется, что если я его отпущу, случится ещё что-то плохое. Я отхожу в сторону, только когда моё место занимает пришедшая в себя Цзян Яньли.
- Цзысюнь умер, - говорит мне матушка.
Вот так.
А Глава Цзинь в гневе. И карающая длань его обрушивается на того, кого я не могла бы ни в чём упрекнуть. На Цзысюаня.
Цзысюаня, который в эти суматошные, трудные дни столько раз принимал важные, необходимые решения, заменяя отца. Кто брал на себя ответственность за всех своих людей и за гостей. Который пытался спасти брата своей жены и одновременно удержать беснующуюся нечисть, а потом сам пострадал…
И отец лишает его статуса наследника, разлучает с женой и ребёнком. И я, немного завидовавшая светлому их счастью, думаю тёмное. Цзинь Гуаньшань тоже был ранен в битве. Как жаль, что помощь к нему успела вовремя! Цзысюань был бы лучшим Главой Ордена!
- Простите, - шепчу я Цзян Яньли, заливаясь слезами. – Если бы я только могла для вас что-то сделать, как-то помочь. Я сделаю всё, что в моих силах, слышите?
А потом я иду в покои, где лежит Цзысюнь, и долго сижу там в тишине. Пока не приходят все остальные – чтобы проститься. Мне будет не хватать его, я знаю. Мы не так много общались в последние годы, но он всё равно всегда был где-то рядом. Был частью моего мира, жизни.
Но жизнь рассыпалась осколками в руках. Не порезаться бы.
- Только слепой тут не видит вашу симпатию с моим вторым сыном, - говорит Цзинь Гуаньшань. – Знаешь, у меня были совсем другие планы на вас. Но ты можешь заслужить. Сделай так, чтобы Цзян Яньли не сбежала с моим внуком на Луанцзан или в Юньмэн, или ещё чего не натворила, и я разрешу вам с Гуаньяо пожениться.
Я благодарю господина Верховного заклинателя и обещаю следить за подругой. Меня разрывает на части. Вот оно, такое вымечтанное счастье. Разве не этого я хотела? Я останусь в Башне Золотого Карпа, добьюсь желаемого, буду самой счастливой супругой и когда-нибудь матерью… Разве нет?
И я знаю, что – нет.
Я ничего не сделаю, чтобы помешать Яньли и особенно Цзысюаню, что бы они ни задумали.
Я подхожу к ней и говорю прямо:
- Глава Ордена приставил меня к вам соглядатаем. И пообещал в награду то, чего я больше всего хочу. Прошу вас, не делайте глупостей. Вы навредите не только себе, но и мне. Потому что я не буду вам мешать, не буду на вас доносить. И мне придётся за это ответить.
- Какие глупости я могу совершить? – спрашивает она меня. И снова говорит что-то мудрое, утешающее и ободряющее меня. 
И мне тоже хочется сказать ей что-то подобное. Но не выходит.
- Неважно, простит ли Цзысюаня отец или нет. Он его уже сломал, – говорит Яньли.
И на это уже не может быть никаких слов.
Цзэу-цзюнь вручает мне целебные травы, произносит какие-то тёплые, обнадёживающие слова. Наверное, у меня слишком потерянный вид после всех этих событий, метаний, слёз. Я благодарю его.
- Кажется, мне всё же удалось подарить деве Цинь цветы, которые она может принять, - говорит он.
- Да, это именно те цветы, которые приносят мне радость, - отвечаю я.
Главу Цзинь, матушку и Цзинь Гуаньяо я нахожу у господина Лина. Тихо сажусь за матушкиной спиной, слышу, как Цзинь Гуаньяо объясняет отцу, почему тот не может жениться на Шуньчжи. И я помню, что устройство этого брака тоже было одним из условий для разрешения нашей свадьбы. Но этого брака не будет никогда.
И нашего может не быть тоже.
И мне нужно, мне придётся сказать это любимому человеку. Да, это: если мне понадобится переступить ради нас через других, я никогда не смогу такое совершить. Мне будет невыносимо больно, но я просто не смогу и всё. Я могу только надеяться на благоразумие Яньли. Она ведь мудрая и очень понимающая, верно?
Но Цзинь Гуаньяо должен знать обо мне – что я вот такая и другой быть не смогу даже ради него.
Поговорить нам не удаётся, у него слишком много дел. Это мне заняться решительно нечем и я брожу бессмысленно возле покоев бывшего наследника Цзинь.
- Прощай, А-Су, - тихо говорит Цзян Яньли.
Она всё же решила делать глупости.
Они уходят втроём, а я могу только смотреть им вслед. Даже если бы я сумела задержать их – поднять тревогу, позвать кого-то – я бы не стала этого делать. Бледное лицо Цзысюаня после битвы, слова Цзян Яньли: «он его уже сломал» - этого было достаточно. Хватит. Это не должно продолжаться так.
Они ушли и унесли вместе со своим счастьем призрачную надежду моего. 
Уже невозможно сдержать слезы, успокоить бешено бьющееся в ребра сердце. Всё. Всё. Ничего больше не будет. Это называется – предать свою судьбу? Я не знала раньше.
Я нахожу Цзинь Гуаньяо.
Когда я всё это время думала о нашей новой встрече, я представляла, как расскажу ему, что остаюсь в Баше Кои надолго. Как предложу называть «А-Су» - ведь близкие зовут меня так, Цзысюань и Яньли зовут меня так, мне так нравится гораздо больше.
Но приходится произносить совсем другие слова. Сквозь рыдания, дрожь, запирающую звуки в горле, страх, что натворила непоправимое.
- Простите меня… Я пожертвовала нашим возможным счастьем.
Он что-то говорил мне, как-то утешал, обнимал. Не будь я уверена в том, что это – в последний раз, я могла бы быть счастлива теперь.
Так нас и застала матушка. И не придумала ничего лучше, чем пожаловаться Главе Цзинь.
- Ваш сын позволяет себе слишком многое в отношении моей дочери…
- Да кого это теперь волнует, - отмахнулся Глава. – Где мой внук?
Я пыталась тянуть время. Зачем? Это было бессмысленно. Всё уже свершилось. Мы вошли в пустую комнату и я упала перед Главой Цзинь на колени. Да, я совершила оплошность. Но, может быть, он смилостивится? Ведь что как могла слабая дева противостоять Цзысюаню? Даже если бы захотела?
Глава Цзинь решал быстро.
- Или я отдаю тебя в бордель, или ты не вынесла позора и воткнула себе вот эту шпильку в горло. У тебя есть пять минут, чтобы выбрать смерть или позор для семьи.
Я попросила дать мне больше времени. Я не знаю, чего я собиралась ждать.
Нет. Знаю.
Я не хотела, чтобы Цзинь Гуаньяо вернулся и узнал о том, что я убила себя. Я хотела, чтобы он понимал, как всё было на самом деле.
И увидеть его ещё хотя бы раз. Большего я у небес уже не просила.
Глава Цзинь вышел и закрыл дверь.
Я достала последние написанные мною стихи – те, что показывала Цзысюаню. Травы, что мне подарил Цзэу-цзюнь. Написала то, что требовал Глава Цзинь. И то, что хотела сама. Вторую записку положила вместе со стихами под мешочек с травами и медальон, который сняла с шеи. Надеялась, что всё это найдут.
Куда бить шпилькой, я представляла смутно.
(Короче, про "опять не умерла на ролевой игре" получилось такое: умереть было бы логично и даже мне казалось ок. Но хотелось всё же дать персонажу шанс - не обязательно выжить, но... на что-то кроме.
Я положилась на случай и загадала вот так:
Если бы Глава вернулся один, я бы спросила: а куда, сбсно, втыкать шпильку-то? Покажите, я воткну и умру
Если вернётся не один - ничего не спрошу, воткну, куда попало, и промажу.)
Когда дверь открылась, на пороге стоял Цзинь Гуаньяо. Судьба была благосклонна к Цинь Су, дозволив ей в последний раз взглянуть в глаза того, кого она любила. А потом – нанести удар дрожащей рукой.
«Я выбрала следовать сердцу» - написала я в той записке, которую бросила на пол вместе с медальоном. Просто не нашла никаких других слов, хоть и не была уверена в том, что эти точны и правдивы. Сердце хотело жить. Биться. Замирать от любви. Быть дальше. Темнота, в которую я проваливалась, пугала. Чьи-то руки подхватили, но я уже не видела, кто был рядом. Это было важным, наверное, нужно было успеть что-то сказать… Попрощаться?
«С этим не выживают, нечего там спасать».
Темнота затягивала.
Всё. Ничего-то я не успела. Даже не жила ещё в полную силу, столько не увидела, не сделала, не была счастлива. Так горько.
Будешь ли ты помнить обо мне, сердце моё?
Я так и не сказала, что люблю тебя. Я думала, что у нас будет много времени, некуда торопиться…
А потом я услышала голос. Ровный, уверенный голос, обещавший жизнь. Я больше не была одна в этом холоде. Кто-то вёл меня из бездны – медленно, шаг за шагом, не давая оступиться и соскользнуть обратно.
Это продолжалось долго, но когда я всё же смогла открыть глаза, то первым, кого я увидела, был Глава Ордена Цзинь, и близость этого человека вызвала в душе такие ярость и гнев, каких я не испытывала даже во время войны. Вторым оказался Цзэу-цзюнь. Что он здесь делает? Разве он должен быть среди этой ненависти, несправедливости – здесь, где жестоко карают за благородство и отвагу, за верность и решительность? В Облачных Глубинах всё иначе, я знаю, верю.
Мне бы взмолиться: «Заберите меня отсюда! Куда угодно! В Гусу, в суровую крепость Цинхэ, на край света!» - но голос не подчинялся, и руки были будто чужими. Всё, что мне оставалось, это смотреть и слушать.
Глава Лань защищал меня. 
Это было страшно. Не хотелось назад в темноту, но и вот так – беспомощной, бессловесной видеть, какие применяются силы и заклинания, было невыносимо.
Жизнь Цинь Су, не оправдавшей надежд родителей, доверия Главы Цзинь и предавшей собственное счастье, того не стоила.
Мысли путались, глаза то и дело застилал туман. В коротких проблесках ясного сознания я видела то матушку, то Цзинь Гуаньяо, слышала их голоса. Мало что понимала и могла связать в цельную картину.
- Что это? Это было у неё в руке?
- Что ты дурачком прикидываешься, у тебя у самого такой же!
- Что вы делаете, Глава Цзинь, ведь она – ваша дочь!
Что? Это сказала матушка.
Это. Сказала. Матушка.
- Быть дочерью нужно заслужить.
Всё труднее отделить явь от бреда.
- Вот твоя награда. Убьёшь Лань Сиченя, и забирай её. Если нет…
Если нет – что? Он и сына своего убьёт так же просто? Нет! Этого не должно произойти!
Но Цзэу-цзюнь названный брат Цзинь Гуаньяо. Как же сможет он направить в его сторону меч?
Пусть лучше умрёт Цинь Су. Пусть она бы умерла раньше, чтобы никогда ему не стоять перед таким выбором, даже перед тенью выбора! Пусть…
Хватило сил взметнуться, чтобы попросить яд, но слова не успели сорваться с губ. Лань Сичень подхватил меня, использовал талисман перемещения и унёс нас обоих  прочь из Башни Кои, прочь из Ланьлина.
У меня больше не было дома, семьи, надежд и чаяний, ничего кроме истерзанных тела и души.
И отчаянного доверия к человеку, преградившего путь моей неминуемой смерти. Это не было любовью сердца – глупое сердце Цинь Су принадлежало другому, за которого оно продолжало болеть и биться и теперь. Но чем-то сильным и важным возникшее чувство было.
Потому что иногда необходимо, чтобы тебя не оставили наедине с ледяной темнотой.

Если пофантазировать что будет дальше, то всё зависит от.
Смерть Цзинь Гуаньяо или убедительное известие о его смерти (тут всё равно) вырвет волю к жизни этой девочки с корнем. Да, Лань Сичень вряд ли уже позволит ей так просто умереть, но ему придётся непросто. Не думаю, что будут ещё попытки покончить с собой, просто и выплыть из затяжной болезни она не будет даже хотеть. Что из этого выйдет – неведомо.
Ну вот – почти завернули в розовую вату, угу, кому стало легче?
Я не то, чтобы хочу непременно добить персонажа. Если честно, мне бы понравилось сочинить ей какую-то благополучную жизнь. Я просто не очень верю в такую возможность. Трагическая любовь для определённых натур тем сильнее, чем больше боли с ней связано. Чуть меньше отсыпьте, тем скорее пройдёт.  Строиться этот воздушный замок стал из невозможности встречи и надуманных препятствий. После случившегося – ничего прочнее этого чувства не останется, она всю себя в него вложила, сколько было. Сложно. Не очень придумывается, как собрать новый смысл из осколков. Потому что когнитивный диссонанс имеет место быть: таки брат и сестра, делай с этим в своей голове, что хочешь. И трагически умереть обоим – тот сценарий, который ей самой будет казаться самым подходящим. Как с таким живут, её не учили, а фантазии не хватит.
Но надежда есть, должна быть. Разочароваться в любимом человеке ей не пришлось. Это важно.
Поэтому – это многоточие и открытый финал…